Память о нас

     
Моей прабабушке Астгик и 1,5 миллионам 
невинно убиенных армян - жертвам первого
Геноцида 20-го века посвящается. 



     Бурлит Меграгет*, словно огромный змей, мечущийся в удавке. Бурлит, своим течением напоминая ток времени. Яркое солнце осветило долину Муша, поле, засеянное арбузами и каменистые берега реки. Ветерок играет в ветвях кустарников, встречающихся на берегу реки. Вдали видны заснеженные вершины гор, которых не беспокоит ничего, кроме холодного ветра, который, спустившись оттуда, наполняет воздух живительной свежестью. На востоке сияет вершина Кана Лера. Вокруг поле, горы, река и камни. Все, что было тут тысячи лет. Но, пройдя дальше по этим пустынным полям, вдруг, становиться, видна гора Немрут, причудливая и завораживающая. А под ней Муш. Один из древнейших городов Тарона, город торговцев и мастеровых, пестрого тараза и святого Нерсеса Мшеци. Недалеко от нее стоит церковь святого Карапета, где и произошла та история, которую решил я вам поведать. 
     Солнце медленно, неторопливо идет к закату. Ее последние лучи с особой нежностью освещали многовековые камни церкви, и крест на ее вершине поблескивал, как бы вбирая в себя ее теплоту. Деревянная дверь в церковь, украшенная резьбой, открылась, и из нее вышел священник в черной рясе. Черты его лица, более чем черты кого-либо другого человека подходили для армянского священника. Черная длинная борода, где уже виднелись седые волосы, густые брови, которые придавали хмурый вид большим черным глазам, где будто бы была запечатлена многовековая скорбь армянского народа. Широкий, морщинистый лоб, который, как и все лицо было смуглое от беспощадного солнца Армянского Нагорья.
Это был отец Оваким.
     Обычно молчаливый и спокойный, он был чем-то озадачен. Медленными шагами он подошел к западной стене церкви, где стоял хачкар. Кончиками пальцев он дотронулся до согретого солнечными лучами камня – святыне. Это был хачкар 18-го века, который сотворил варпет Акоб по просьбе торговца Мелкона из Муша. Долго смотрел он на хачкар, на его узоры, будто пытаясь найти что-то. Он в чем-то засомневался, брови его нахмурились….. Отец Оваким посмотрел на землю, его охватило отчаяние, потом он обратил свой взор к камню, на большой крест на нем, потом, закончив эту внутреннюю борьбу, он произнес:
- Աստուած ել բան չեմ խնդրե: Քոնն է կամքը Տեր իմ.
     Сегодня ему предстояло осуществить очень важное дело, от которого зависела жизнь более 30 детей. И если для солнца поля, реки и горы Тарона были такими же, как тысячи лет назад, то для отца Овакима и всего его народа сей день, сулил несчастья. На дворе была весна 1915 года от рождества Христово. 

* * *

     Еще раз, оглянувшись вокруг, он неторопливыми шагами направился к входу в храм. Лучи солнца освещали его лицо, и при этом свете был виден беспокойный блеск в его глазах – сосредоточение всех душевных сил. Но даже лучам солнца не дано было проникнуть в душу отцу Овакиму и своим светом освятить мрак терзаний. Отец сел на прямоугольной формы камень у входа, который служил скамейкой, и своим задумчивым хмурым взглядом посмотрел на солнце. Долго смотрел на небо, будто бы стараясь определить, какую часть своего пути уже прошло солнце и когда оно пойдет освещать иные части света. 
Вдруг на дороге, которая спускалась с возвышенности, появились двое мужчин, а за ними замелькали десятки детских голов. Босоногие мальчишки, живо бегающие по дороге, девушки одетые в национальные наряды. Всем им было от 6 до 10 лет. Но среди них были две девушки, выглядели они постарше остальных, одеты были весьма богато, в традиционный мушский тараз. Их волосы были аккуратно обвиты в косы, а края одежды были украшены разнообразными узорами. У всех на лицах был отпечаток усталости, было видно, что они давно уже шли пешком. На лице у детей была, какая то тревога, всегда радостные и озорные, они подспудно чувствовали горе и старались прислушаться к нему. Вскоре они дошли до церкви. Отец Оваким, давно их ожидавший, подошел к ним и сначала поздоровался с мужчинами. Первого звали Або, второго Мраз. Оба были курдами из Сасуна, которых давно знал отец. Потом он по очереди подошел к каждому из детей, говорил им пару слов напутствия, целовал в лоб и благословлял. Он прощался с ними, хотя многие дети этого не понимали. 
- Сако, вам предстоит большая дорога, слушайся старших .
- А ты Астгик, не убегай далеко, всегда держись брата. 
     Он знал их всех по именам, он знал их характер, их любимые лакомства, их страхи, их любимые игры. Он был их учителем, а для многих, потерявших родителей во время погромов, и отцом. 
     Последним он подошел к двум девушкам, которые были постарше. Они были сестрами, Искуи было 13, а Ани 11 лет. Он обнял их и поцеловал в лоб, потом спросил:
- Где ваш брат?
- Он ушел в горы к федаинам – сказала неуверенным голосом Искуи. 
На лице у отца Овакима изобразилось глубочайшее разочарование.
- Глупый мальчик!!!! Вы же единственные кто у него остались! За отца он не отомстит, но славный род Сасунци Ишхана прервется! Он же ребенок и не понимает, что лучше спасти 20 детей, чем убить 20 тысяч турок. Уже поздно об этом говорить. Աստված իրան պահապան! Вам пора.
- Отец вы не пойдете с нами? – спросила Ани и в ее глазах показались слезы. 
     У отца Овакима сжалось сердце, он обнял ее, к горлу подошел комок, но он сдержал себя. В очередной раз он должен был сказать им неправду. В первый раз он им сказал неправду, когда сказал что их отец уехал в Полис, хотя на самом деле его убили курды. 
- Нет Ани джан, нет. Мне надо дождаться детей из Эрзерума. Да и оставлять церковь пустой нельзя, вдруг кто–то решит пожениться или креститься – он улыбнулся, эта улыбка далась так трудно, для этого он употребил все душевные силы. Он назвал Эрзерум, потому что он пришел ему в голову первым. Конечно же, никого он не ждал. Он знал, что никогда их больше не увидит. Искуи, более зрелая и понятливая, тоже это понимала. Он поцеловал Ани еще раз, и они ушла к остальным детям. Отец Оваким и Искуи остались одни.
- Мы уже говорили об этом Искуи, но напомню тебе еще раз – сказал отец строгим голосом. Вы пройдете с курдами дня два. Недалеко, там, на востоке русские. Когда пройдете на ту сторону, считайте, вы спасены. Там вы пойдете до Карса, оттуда курды вам помогут найти транспорт до Эчмиадзина. Только после того как вы сядете в повозку, ты отдашь им золото. Если по дороге они спросят тебя про оплату, скажи, что золото ты должна взять у священника в Карсе. Поняла? В Эчмиадзине пойдете к отцу Вардану в семинарию, все ему расскажешь, он о вас позаботиться. И да не покинет вас Господь. Он поцеловал ее в лоб, после чего пошел быстрыми шагами к курдам. Отец потратил много сил, чтобы не показать слабость перед Искуи, а она, также сделала нечеловеческое усилие свое истинное состояние перед сестрой и остальными детьми. 
Когда отец Оваким подошел к курдам один из них спросил:
- Если вы закончили…. – сказал бородатый курд и замолк.
Отец понял, что пришло время оплаты. Быстрыми шагами он вошел в церковь. Через несколько секунд он вышел оттуда, держа в руках какой то предмет, завернутый в ткань. Он передал его курдам. Там была деревянная коробка. Або открыл его и начал рассматривать его содержимое. Там было золотое ожерелье, кольца, монеты. 
- Это вполне достаточно – сказал Або, рассматривая монету – но… 
- Что? – спросил отец, обеспокоенным голосом.
- Вы даете нам все эти драгоценности, для вас они видимо, бесценны, и для того чтобы мы спасли несколько деревенских детей. Турок на вашем месте продал бы детей, чтобы спасти богатство. 
     Отец Оваким ничего не ответил, он молча смотрел на этого курда, семью которого он не раз спасал от болезней. Смотрел благодарно, но, с сомнением. Дети были слишком ему дороги, чтобы по старой памяти доверить их курдам. Он знал курдов, знал их характер, и златолюбие. После недолгого молчания он сказал:
- Русские недалеко, среди них и много армян, увидев армянских детей, они вас пропустят. А дальше вы знаете что делать, в Карсе вам заплатят вторую часть, она у священника местной церкви, который передаст ее только Искуи.
- Все будет сделано так, как обещали. 
- И хоть вы не христиане, пусть хранит вас Бог, по крайней мере, пока от вас зависят наши агнцы – подумал отец. 
     Благословив детей еще раз, он стал наблюдать за их уходом. Они уходили не по той дороге, по которой пришли, и которая вела к городу, а по узкой, еле заметной тропе, которая отходила от восточной стены церкви. Это тропинка спускалась в овраг недалеко от стены и терялась из виду. В последний раз, озорной Манук, который как всегда был весел, обернулся, посмотрел на отца, наивно улыбнулся и скрылся за стеной. 
     Они ушли. Сердце отца немного успокоилось. Солнце медленно и неуклонно шло к западу. Быть может это последнее солнце, которое ему суждено видеть. Вдруг, луч, словно оторвавшись от солнца, ослепил его, ударив ему в глаза. Отец закрыл глаза. Он вспомнил 1896 год. Тогда он учился в Эчмиадзине. В духовной семинарии святого Георгия. Вспомнил как однажды, летним утром прогуливался с учителем и наставником – отцом Грикором по саду. Вдруг между ветвями деревьев проскочил луч солнца и, как теперь, ударил отцу Грикору в глаза. Он закрыл их. Потом долго молчал. 
- Вам плохо отец – спросил Оваким.
- Нет, просто солнце дает знать, что мы больше не встретимся. Я ее с Земли больше не увижу. 
     На следующее утро отец Грикор не встал с постели.
     Этот случай врезался в его сознание, и неизвестно почему, но он всегда ждал того же знака от солнца. Тогда он был молод, и его мужественное лицо еще не покрылось морщинами. То был 1896 год, церковь боролась против посягательств царских чиновников. А сейчас 1915 год, и солнце ему послало тот же знак, и он был более чем уверен в его значении. 
     Отец зашел в церковь и около полу часа молился. Потом обошел все ее углы, трогая руками алтарь, стены, будто прощаясь. В церкви было почти пусто, все что мог, он отправил на восток, среди них были и некоторые манускрипты, или же заплатил курдам.
     Он вышел, и сел на камне около входа. Он стал ждать. Дул слабый ветерок и на горизонте розовели облака. Он ждал чего-то, но взгляд его был спокоен, несмотря на то, что он знал, что его одиночество скоро будет нарушено. 

* * *


     И вправду, не прошло и пяти минут, как на дороге показалось облако пыли, затем на дороге показалась группа всадников. Это были жандармы. Точнее жандармом был лишь тот, кто скакал спереди. Это был мюдир Баяр Махмуд. За ним скакали шесть всадников без формы, одетые в разноцветную одежду. Головы их были обмотаны тканью непонятного, бурого цвета. Это были курды из племени Аширет. Они остановились напротив церкви. Все спешились. Мюдир в пыльных сапогах подошел к священнику. Тот встал и теперь стоял у входа в церковь, своим величественным видом огораживая святилище от нечестивых. Он казался очень большим и казался на голову выше мюдира. Мюдир подошел в отцу и сказал. 
- Ну, гяур показывай, где тут у тебя что? Правительство приказало эвакуировать имущество. Мне положено все обыскать и все дорогое изъять для военных целей. 
- Понимаю, весьма мудрое решение правительства. Но здесь нет ничего дорогого – сказал отец спокойным голосом.
- Нет говоришь!? – сказал мюдир зло улыбнувшись – Лучше отдай все спрятанное, а то сами найдем.
- Нечего было прятать и нечего находить – ответил отец тем же спокойным голосом. 
     Мюдир сделал знак, и курдская чернь прошла в церковь, и начала крушить и ломать все в поисках золота. Около десяти минут из церкви доносились треск и грохот, и все это время отец Оваким смотрел в глаза мюдиру. Странная вещь! Глаза мюдира были полны беспокойства, то ли он чувствовал, что делает нехорошее дело, то ли это было страхом перед взглядом отца. Так или нет, но он боялся, и этот страх был виден в его глазах, сколь бы он не старался предать им грозный вид. У отца же в глазах был покой.
     Вскоре шакалы вышли из церкви, и, толкнув отца в сторону, доложили мюдиру, что ничего не нашли. Только несколько книг. 
- Я же говорил вам, это не сокровищница. 
Мюдир покраснел от злости. Он вынул ятаган и угрожающе закричал:
- Ах ты, неверная собака!!! Ты торгаш! Я знаю, что у тебя есть золото!
- Нет золота у нас, оно в нашей вере. 
- Ха! – злобно усмехнулся мюдир, его голос дрожал от ярости. Глаза его заблестели, вместо страха в них появилась кровожадная ярость – Мы уничтожим ваши храмы!!! Мы сожжем ваши книги!!! Мы сотрем память о вашем нечистом племени с лица земли!!! 
     Отец Оваким стоял, заложив руки за спину. Он с жалостью смотрел на невежу. 
А мюдир продолжал:
- А всех ваших детей кинем в костер, похороним заживо, убьем еще в чреве их порочных матерей. 
     В глазах отца сверкнула молния. Брови его нахмурились. Он сделал шаг вперед. В его руке, которая была заложена за спину, он держал небольшой, острый стальной предмет, которые использовали для резьбы по дереву. За длинными рукавами рясы оно не было видно. Глаза его горели. Он сделал еще шаг вперед, в то время как мюдир что – то кричал. Перед его глазами встали лица детей, для спасения которых он так много сделал. Он посмотрел мюдиру в глаза. В это мгновенье там вновь появился тот же страх. 
И тогда четким, громким голосом он сказал:
- Память о нас это не храмы, которые мы воздвигали из камня, и которые вы можете разрушить. Память о нас это не книги, которые мы писали веками, и которые вы можете сжечь. Своим вольным, грозным в это мгновенье голосом, он будто приковал мюдира к месту. Он подошел к нему почти вплотную и сказал:
- Память о нас вечна в глазах детей наших, где бессмертное наследие веков – страдания и боль.
     С этими словами, он вынул руку из–за спины и со скоростью молнии вонзил стальной предмет мюдиру в горло. Подчиненные мюдира, которые рыскали по двору церкви, ничего не успели сделать. Секунды спустя раздались выстрелы. Один, второй, третий. И вот длинный ятаган пронзил отцу Овакиму плоть. 
     И стояли они мгновенье, друг перед другом, отец и мюдир. Мгновенье, которое длилось вечность. Взгляд отца, полый торжества и веры, в ожидании встречи с НИМ. И взгляд мюдира, его последний взгляд, который был полон уже не беспокойства, а страха, страха перед концом. Взгляд, который в последний раз видел солнце. Он еще увидел, как бесчинствующая орава курдов, кинув в костер книги и осквернив церковь, ускакали прочь, забыв про него. Эти два взгляда встретились на мгновенье. Потом мюдир упал. Навсегда. Облака пыли поднялись с земли, на которое упало его окровавленное, бездыханное тело. 
     А отец медленно опустился на колени, словно в последний раз с сего света молился Господу нашему, Иисусу Христу. На черной рясе виднелись темные пятна багровевшей крови. О чем он думал? Его мысли летели туда, где были любимые им дети, которым он был предан всей силой своей души. 
     Лучи вечернего солнца еще несколько раз освятили кресты церкви и как последние вздохи умирающего угасли. Отец не ошибся в посланном ему знаке, он видел ее в последний раз. 
Его глаза медленно закрылись и вторила душа его, покидая, сей мир….
     Память о нас это не книги, которые мы писали веками, и которые вы можете сжечь,
     Память о нас это не храмы, которые мы воздвигали из камня, и которые вы можете разрушить,
     Память о нас вечна в глазах детей наших, где бессмертное наследие веков – страдания и боль.



Мамикон Эчмиадзинский

*Река в Тароне.
** Знаменитый поэт, ритор, богослов философ 13-го века. Канонизирован ААЦ.